Последняя песнь Акелы-2 (СИ) - Страница 11

- Прошу прощения, сэр... то есть Фрэнк, - явственно сглотнул слюну Дальмонт, - но с вашего... твоего позволения я бы отнес большую часть этого богатства, - корнет указал на банки с консервами, - своим людям. Нас и раньше кормежкой не сильно баловали, а последние две недели, мы новые дырки в поясах чуть не каждый день вертим, сэр. Люди недоедают, а ваш подарок был бы неплохим подспорьем...

Дожидаясь, пока Дальтон распределит "манну небесную" среди своих солдат, Бёрнхем от скуки взял томик в потрепанном кожаном переплете, лежавший на узкой самодельной койке. Он был готов прочитать один из тех псалмов, что Дальмонт шептал под обстрелом, но к его удивлению, на белых плотных листах виднелся не текст библейских откровений, или какого-нибудь романа на худой конец, а невзрачные клочки бумаги, аккуратно наклеенные на плотный картон.

- Знаете, Генри, - Бёрнхем, глядя, как мальчишка жадно, но в тоже время аккуратно поглощает пищу, - я тут еще немного посвоевольничал, и наткнулся на такую вот вещичку, - он положил на стол удивившую его находку, - мне кажется, что это марки... Но если я прав, то их ведь нужно на конверты клеить, а вы собираете... Или у вас настолько обширная аудитория, что марки для писем нужно запасать впрок?

Дальтон, прекратив жевать, на минуту задумался и, тряхнув головой, ответил вопросом на вопрос:

- Сэр...простите, всё никак не могу привыкнуть, Фрэнк, что вы сделаете, если найдёте бумажник набитый ассигнациями?

- Отдам владельцу, конечно, - пожал плечами Бёрнхем, потом, поколебавшись, добавил, - вот только искать его буду не очень долго и усердно.

- Так вот книжица, которую вы держите в руках, равноценна такому бумажнику. Здесь только часть моей коллекции, самая, признаюсь, ценная. Эти, как выражаются многие, клочки бумаги, испачканные почтмейстерами, никогда не падают в цене. С каждым годом они становятся дороже и дороже, потому что их мало, и становится меньше. Обратите внимание на этот экземпляр. Это знаменитый "Голубой Маврикий", в мире их осталось не больше пяти десятков. Ведь только из-за того, что гравер ошибся, почти весь тираж был уничтожен. А оставшиеся экземпляры многократно выросли в цене. Или этот... - Дальмонт любовно погладил картинку, - это александрийская почтмейстерская марка, так называемый "Голубой мальчик". Впрочем, Фрэнк, это интересно только коллекционерам. Могу только повторить - подобная коллекция, помимо всего прочего, неплохое вложение капитала.

Потрясенный новой для себя гранью человеческой глупости, Бёрнхем торжественно произнёс:

- Корнет Дальтон! Слушайте мой приказ! Никогда, я повторяю, никогда, не рассказывайте о почтовых марках моим подчиненным, особенно Паркеру! В Техасе и так почта через раз до адресата доходит, а если об истинной стоимости искусства узнают мои обалдуи, люди перестанут получать письма вовсе. Ограбления почтовых дилижансов в Америке проблема, близкая к общенациональной катастрофе, так что убережем малых сих от искуса...

Озадаченный Дальтон пожал плечами и после некоторой паузы кивнул головой: хорошо, Фрэнк. - После чего еще раз покосился на Бёрнхема и на всякий случай убрал кляссер подальше.

***

- Могло быть и хуже, - Бёрнхем, дважды прошелся вдоль строя вытянувшихся напротив палаток солдат и обернулся в Митчеллу и Паркеру, сдавленно хмыкающим в сторонке. - Я беру с собой Картрайта, Хоста и... пожалуй что, - Фрэнк скользнул взглядом по группе волонтеров, куривших поодаль, - Сварта. Сварт! - позвал он мужчину лет сорока пиратской наружности, - ты эти места знаешь?

- Не то, чтобы очень, охотился пару раз, - пожал плечами "пират", затягиваясь внушительной самокруткой. - Но куда надо - проведу. Не заблудимся.

- Значит так, джентльмены! - Фрэнк вновь развернулся к строю солдат, - у меня для вас есть новость. Сегодня, а скорее всего и завтра, вы на позиции не пойдете, - он переждал сдавленный радостный вздох, прокатившийся вдоль строя и продолжил, - но на вашем месте я бы не спешил радоваться, потому что я отбываю... по делам, и оставляю вас на попечение этих славных малых, - Бёрнхем кивнул на Паркера и Митчелла. - Любить и жаловать не прошу, потому как это бесполезно, но удачи вам пожелаю.

Тихий, удивленный ропот пробежал вдоль строя и тут же стих, сменившись тридцатью парами выжидательных взглядов, буравивших фигуры американцев.

- Рой! - окликнул друга Бёрнхем, аккуратно укладывая на землю свой оружейный пояс. - Присмотри тут за моим, - заметив, что к его поясу добавилось оружие Картрайта, Хоста и Сварта, поправился, - нашим добром. Мы прогуляемся... неподалеку. Рассчитываю, что к вечеру вернемся, - и, повернувшись к строю спиной, не спеша направился в сторону холмов.

- Фрэнк! - взмахнул рукой Дальмонт, - то есть, прошу прощения, господин лейтенант, сэр! Вы ведь идет на разведку? - дождавшись утвердительного кивка Бёрнхема, юноша высказал мучавший его вопрос. - Но почему тогда вы оставил здесь всё свое оружие, сэр?

- Ну почему ж, всё? - улыбнулся Бёрнхем, демонстрируя корнету остро заточенный клинок "Боуи". - Кое что я себе оставил. А почему... - Фрэнк немного помолчал, но все же ответил. - Знаете, Генри, есть у человека такая особенность: когда у него при себе серьёзная пушка с большим стволом, то ему начинает казаться, что он подобен Богу. Вооруженный до зубов субъект не так внимательно смотрит по сторонам, что в конце концов, может закончиться... печально. А когда же у человека нет ничего, кроме рук, ног и, само собой, головы, и рассчитывать не на кого и не на что, то на затылке появляется дополнительная пара глаз. Я от подобных болезней избавился уже давно, но все же предпочитаю лишний раз не рисковать. Тем более что мы идем только посмотреть местность. Так сказать, набросать картинку щедрыми мазками.